По дороге, в легком платье, с розовым зонтиком на плече, поспешно шла Зинаида. Она увидела Владимира, сидящего на стене оранжерее, остановилась и, откинув край соломенной шляпы, подняла на него свои бархатные глаза.
— Что это вы делаете там, на такой вышине? — спросила она с какой-то странной улыбкой. — Вот, вы всё уверяете, что вы меня любите, — спрыгните ко мне, если вы действительно любите.
Не успела Зинаида произнести эти слова, как он уже летел вниз. Он упал и на мгновенье лишился сознанья. А когда пришел в себя, не раскрывая глаз, почувствовал возле себя Зинаиду.
— Милый мой мальчик, — говорила она, наклонясь, и в голосе ее звучала встревоженная нежность, — как мог ты это сделать, как мог ты послушаться... Ведь я люблю тебя... встань.
Ее грудь дышала возле него, ее руки прикасались его головы, и вдруг — что сталось с ним тогда! — ее мягкие, свежие губы начали покрывать всё его лицо поцелуями... они коснулись губ... Но тут Зинаида, вероятно, догадалась, по выражению его лица, что он уже пришел в себя, и, быстро приподнявшись, промолвила:
— Ну вставайте, шалун, безумный; что это вы лежите в пыли? Да не смотрите не меня так... что за глупости? Вы не ушиблись? Ступайте домой, мсьё Вольдемар, да не смейте идти за мной — а то я рассержусь, и уже больше никогда...
Она не договорила своей речи и проворно удалилась, а он присел на дорогу... Крапива обожгла руки, спина ныла, голова кружилась; но чувство блаженства, которое он испытал тогда, уже не повторилось в его жизни. Оно стояло сладкой болью во всех членах и так живо сохранялось на его лице ощущение Зинаидиных поцелуев.